Представительная стоимость денежного знака как превращенная форма социальной ценности денег-символов

Рассмотрим положительные формы социального обмена, которые в наибольшей степени способствовали трансформации денег-символов в денежные знаки и превращения социальной ценности в представительную стоимость. Напомним еще раз, что конечными целями социального обмена являются социализация индивидуума и институализация денег. Иными словами — создание общепризнанных правил экономического оборота и введение в него денежных знаков.

Социализация индивидов предполагает стандартизацию их социального и экономического поведения.

Стереотипные повседневные действия, с одной стороны, экономят физические и психические силы самого субъекта, не затрудняя его перебором реальных способов поведения и, с другой стороны, делают его поступки предсказуемыми для верхнего ранга. Поведение становится стандартным, если нижние ранги воспринимают социальные институты (разработанные нормы, навязанные ценности, «искусственные» структуры) и подчиняются им. «Основная функциональная проблема, связанная с отношениями социальной системы с системой личности, касается усвоения, развития и утверждения в ходе жизненного цикла адекватной мотивации участия в социально значимых и контролируемых образцах действия. Общество также должно использовать эти образцы, чтобы адекватно поощрять и вознаграждать своих членов, если оно желает воспроизводиться как система. Это отношение и есть «социализация», представляющая собой единый комплексный процесс, в ходе которого личность становится членом сообщества и поддерживает этот статус. < . . . > Личность — это определенным образом организованный в процессе обучения индивид» [153].

Взаимодействие между верхней стратой и нижними осуществляется через социальные институты, в том числе деньги. Социальные институты являются для индивида внешней объективной реальностью, от которой нельзя избавиться, независимо от отношения к ней. И, тем не менее, нельзя забывать о том, что объективная ин-ституциональность мира — сколь бы тяжелой ни казалась она индивиду — создана верхней группой и является сконструированной объективностью[154].

Верхний ранг социума сознательно конструирует механизм социального обмена. Элита формирует обычаи и традиции, устанавливает правила и нормы, закрепляя их затем в сознании индивидов сложными обрядовыми ритуалами. Ритуализация — это один из методов трансформации социальных действий в экономическое поведение, это способ поддержания социальной ценности денег-символа и превращения ее в представительную стоимость. Широкое распространение ритуальных действий дало основание ученым говорить о функционировании церемониальной экономики, ряд признаков которой сохранился до сегодняшнего дня. Культовые действия осуществляются по строго установленной схеме и, много раз повторяясь, превращаются в традицию, которой придавался сначала сакральный смысл, а затем и профанный. Так, что жертвоприношения трансформировались в дары, дароприношения, в свою очередь, — в обмен, а затем и в торговлю. Дар, обмен, торговля, аукцион, биржевые сделки — это ритуальные события.

В данной работе мы рассмотрим два ритуальных способа социализации индивидуума и институализации денег: письменные памятники, представленные наскальной и иной живописью, и первоначальная форма дара — жертвоприношения.

Одним из способов формирования социальных навыков с последующей трансформацией их в экономическое поведение являются надписи, рисунки и иные графические изображения. Так, например, палеолитическая живопись на скалах и стенах древних пещер, основной темой которой были животные и сцены охоты, представляет собой не что иное, как «учебники» по охоте. Один из самых популярных персонажей палеолитического искусства — это лошадь. Бизон, мамонт и лошадь составляют подавляющее большинство в анималистическом репертуаре образов пещерной живописи. «Функциональное содержание рисунка лишает возможности видеть в нем произведение искусства. Рисунок верхнего палеолита есть пиктографическое письмо» [155]. Особое значение в формировании установок поведения имели изображения различных сцен социальной жизни и сопровождавшие их надписи на стенах культовых учреждений. Например, рисунки судопроизводства в древнеегипетских гробницах представляли собой некий регламент действий, «должностную инструкцию». «Истинность» и «беспристрастность» суда подтверждали разного рода надписи и папирусы. Одна из надписей на стене гробницы визира Рехмира гласит, что он — «беспристрастный, отпускающий противников примиренными, когда судит бедного и богатого»[156].

Таким же образом при помощи «граффити» фиксируются правила социального обмена и сакрализуются его пропорции. «На погребальных сооружениях Старого царства [Египта. — Ю. Б.] иногда бывает изображен обмен: показано, как египтяне меняют друг у друга вещи на съестные припасы и одни съестные припасы на другие. <... > Изображенные в гробницах продавцы и покупатели пользуются иногда для оценки и оплаты также общим мерилом стоимости — зерном, что «ларчики», с которыми бывают изображены покупатели, представляют собой мерки с зерном»[157].

Жертвоприношение — это обмен людей с духами предков и богами. Считалось, что именно они и являлись подлинными собственниками вещей, которые посылались людям из другого мира. Одаривая духов и богов, индивиды ожидали ответного «подарка», который, по их убеждению, должен быть большим. Формируемые смысл и цель жертвоприношения — дар, который обязательно будет возмещен, причем ответная «поставка» ожидается большей.

Дар — это культовый обмен, обставленный сложными коллективными обрядовыми ритуалами, которые проводились в пунктах соприкосновения с чужими общинами, и осуществлялся лидером сообщества. В примитивных обществах стремление «слабых» к примирению с «сильными» было неосознанным, оно носило скорее мистический характер. У германцев и славян в период так называемых варварских или потестарных (как следствие завоевания) государств раннего средневековья имелись добровольные племенные подношения, которые развились позднее в государственные (королевские, княжеские) подати[158]. Американский антрополог М. Са-линз, изучавший экономику каменного века, пишет следующее о роли дара в системе социальных отношений: «Дар — это союз, солидарность, общность. . . мир, величайшая добродетель. . . . Дар — это примитивный путь достижения мира, мира, который в цивилизованном обществе обеспечивается государством. Дар — это примитивный аналог общественного договора»[159]. Считается, что неравная «прибыль» поддерживает союз так, как не могло бы поддерживать строгое равновесие. Обмен, который симметричен или однозначно равноценен, в некотором смысле невыгоден с точки зрения поддержания союза: он сравнивает счеты и тем самым открывает путь к расторжению отношений. «Если я делаю вам подарок, вы будете чувствовать себя морально обязанным дать что-то в ответ. С точки зрения экономических отношений вы у меня в долгу, но с точки зрения понятий коммуникации смысл обоюдного обязательства — в выражении взаимного понимания, что мы оба принадлежим к одной и той же социальной системе. < . . . > Если вы отвечаете на мой подарок его точным эквивалентом, то такое поведение выражает равенство статусов. Но если взаимообмен предполагает подарки, которые качественно различаются (я тебе — трудовое усилие, ты мне — заработную плату), то такое поведение выражает неравенство статусов: нанятого и нанимателя»[160]. Закрепление навыков обмена (т. е. формирование стереотипного поведения) осуществлялось между членами сообщества через социальную конструкцию «подарок», теоретически добровольного, а в действительности обязательно вручаемого и возмещаемого. Как указывает М. Мосс, «уклонение от них [подарков. — Ю. Б.] грозит войной частного или общественного масштаба». Таким образом, формируется обязанность, с одной стороны, делать подарки, с другой — принимать их[161] .

Жертвоприношения являлись первоначальной формой дара — дара духам и богам. Возникновение самого ритуала обусловливается чувствами страха и надежды, которые возникают как ответ на смерть. Ж. Бодрийяр дает иную, но интересную трактовку появления жертвоприношения. «Любое господство должно быть чем-то искуплено. Раньше искуплением служила жертвенная смерть (ритуальное умерщвление царя или вождя) или же ритуальное обращение (праздник и некоторые другие социальные ритуалы, представлявшие собой иную форму жертвоприношения)»[162]. Появляется культ душ умерших, чувство зависимости от них, что предполагает сознание зависимости. Служить духам предков означает приносить им в жертвы души. В жертвенном ритуале выражаются идея выкупа, откупа, торга с богами, и мистическая идея союза с ними. Поскольку на первоначальной ступени развития человек представлял себе реальное существо вещей по аналогии со своей собственной личностью, то первыми жертвами были люди. В дальнейшем человек как символ жизни был заменен другим символом жизни — пищей. Самым распространенным видом жертвы становятся домашний скот, хлеб, зерно и т. д. Правда, впоследствии и сами эти продукты питания подменяются их знаками. Например, вместо целого животного приносились те его части, где, как были убеждены люди, находилась его душа, — голова, лапы, когти, или даже просто его миниатюрная фигура, или изображение — символ.

Духи и боги были неравнозначны между собой, и им приносились жертвы разного количества и качества, разной социальной ценности. Сама процедура жертвоприношения предполагала обязательную «оценку» реального или символического блага, вырабатывался критерий определения «нормы», меры ценности, которая трансформировалась в дальнейшем в меру стоимости.

Со всей очевидностью можно сказать, что возникновение денежного знака и его представительной стоимости связано с ритуалом жертвоприношения.

Само слово «деньги» в различных языках находится в одном семантическом ряду со словами, обозначающими жертвоприношение или названиями объекта ритуала. Так, например, немецкое «geld» (деньги) произошло от древнегерманского «gelten», что в переводе означает жертвоприношение, расплату и возмещение. Латинское название денег «pecunia», происходит от ресш — «скот, животное». Русское слово «говядина» тоже означает деньги, в древнерусском языке слово «скот» заменяло собой понятие богатство. «Выражение идеи богатства при посредстве полисемантичного слова «скот» (равнозначному латинскому «pecunia») ведет нас в совершенно определенную историческую эпоху, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, «говяда», то есть в бронзовый век» [163].

Можно считать доказанным, что именно скот являлся даром в общении, в обмене между человеком и духами. Жертвенное животное по сути выполняло функцию средства платежа, поскольку первоначально смысл жертвы — это «платеж» духам, богам с целью получить от него вознаграждение — урожай, богатство, успех, власть, здоровье и т. д. Причем по «правилам» социального оборота ожидаемое вознаграждение должно быть больше предлагаемого дара, жертвы. «Боги, дающие и возмещающие, существуют для того, чтобы давать многое взамен малого»[164].

Поскольку социальный оборот создавался и регламентировался верхней группой общества, то первые жертвоприношения были, если можно так сказать, «государственными». По общему правилу сжигались только отдельные части жертвенного животного, а остальное распределялось между участниками церемонии и здесь же съедалось. Таким образом, почти каждая «государственная» жертва была в то же время пиршеством либо всего племени, либо его части (верхней). Действительно и обратное: всякое общественное пиршество есть в то же время и жертва, так как оно начинается с обряда заклания. Например, М. Мосс описывает аналогичную процедуру, которая называется «потлач». Сам термин заимствован у северо-американских индейцев и означает главным образом «копить», «расходовать», «дар», «пища». Индейцы «проводят зиму в непрерывном праздновании: пиршествах, ярмарках и торгах, которые одновременно являются торжественными собраниями племени. Последнее располагается на них согласно своим иерархическим братствам и своим секретным обществам»[165]. Система потла-ча существовала не только у племен севера Америки, но она была распространена в Африке, Полинезии и Меланезии, Малайзии и Южной Америке. Эти строго регламентированные общие обеды-жертвоприношения были первыми способами социализации личности.

Исходя из свойства гомогенности первоначальных социальных систем, можно утверждать, что практически для большинства народов было характерно связывать акты жертвоприношения с приемами пищи. Систему потлача (обедов-жертвоприношений) надо рассматривать несколько шире, чем просто совместный прием пищи, хотя и он играл важную роль в создании представительной стоимости денежного знака. Это социальное действие предполагало включение в социальный оборот не только реальных благ (пища, люди), но и символических. Опираясь на принцип двойственности, следует считать, что такие включения всегда находились и находятся в совместном обращении. Их взаимный обмен, совокупное хождение — есть основной смысл социального и экономического ритуала. Примеры мы находим в работе М. Мосса, который опирается на многочисленные этнографические факты. Он выделяет эти два вида богатства: «движимое и недвижимое имущество, вещи, полезные в экономическом отношении» и «знаки внимания, обряды, военные услуги, танцы, праздники» [166]. Аналогичный пример параллельного хождения двух видов благ приводит российский исследователь О. Артемова. Она пишет, что, с одной стороны, это были продукты моря и леса, пища, орудия труда, украшения, женщины, мужчины, дети и т. д. С другой стороны — символы, обладающие священными и магическими свойствами[167]. Эти символические блага, участвующие в социальном обмене, мы называем примитивными (первичными) денежными знаками.

Институализация денежных знаков и формирования у них представительной стоимости осуществляется методом подражания и подкрепления.

Закрепление в сознании людей необходимости обращения этих двух видов благ осуществляется двумя методами — подражанием и подкреплением. Подражание помогает устанавливать одинаковый уровень отношения к денежным знакам, формируя ассоциации между символом богатства и реальным богатством. Подражание есть одно из главных средств взаимного понимания между субъектами внутри социальной группы и самими социальными группами. Подражание идет снизу вверх, т. е. низкие ранги подражают верхним. Этот социальный закон выражается в том, что высшие ранги должны также использовать эти символические блага, денежные знаки, показывая тем самым способ поведения. Возникает мода, которая призвана приучить низшие ранги к самым фантастичным вещам и явлением. А. Смит написал: «Нет такой внешней формы, как бы она ни была странна и даже фантастична, к которой не приучила бы нас мода»,[168] причем чем ниже ранг, тем более он склонен к подражательству: в одежде, поведении, форме отдыха и т. д. По-видимому, этот социальный факт и дал основание Г. Тарду сказать, что деньги — это мода, в подражании которой индивид проявляется как социальное существо. «Всякие сходства, замечаемые в социальном мире, являются вследствие прямого или косвенного подражания в разных его видах. <... > Без моды и обычая не было бы социального количества, не было бы ни ценности, ни денег» [169]. А чтобы деньги стали модой, обмен должен носить коллективный и обязательный характер. «Чтобы денежные «атомы» [денежные знаки. — Ю. Б.] стали знаками величин ценности и масштабом измерения, нужно, чтобы они были признаны в этом качестве всеми членами общества» [170].

Другим методом закрепления в сознании нижнего ранга образа денег как реального богатства является подкрепление. Постоянное поощрение необходимого поведения повышает вероятность его воспроизведения в будущем. Прошлое управляет настоящим. Преобразование социального опыта в собственные установки, ориентации, личностные ценности осуществляется при помощи «под-крепителей». Подкрепители могут быть позитивными (вознаграждения) и негативными (ожидания наказаний). К самым ранним позитивным подкрепителям относилась пища. Такая взаимосвязь, в частности, проявлялась либо в синонимичности понятий деньги и говядина (скот), либо в созвучии слов, означавших деньги и пища. Так, советские востоковеды, исследовавшие письменные источники староегипетского общества, отмечают, что следующие слова произносятся одинаково: «хлеб», «руда», «жирный медовый пшеничный пирожок», золотые и серебряные «деньги»[171].

Представления о собственном социальном превосходстве «сильных» людей, особой значимости оправдывало, с их точки зрения, пользование ими некоторыми привилегиями, к которым можно отнести престижную структуру потребления, особую процедуру погребения, ношение особых знаков отличия, т. н. тотемов. Так, если посмотреть на распределения пищи на этих «государственно-жертвенных» обедах, то мы заметим, что его участники получали такую долю, которая соответствовала их достоинствам, заслугам, иными словами, социальному рангу. Получение определенной части жертвенного животного было символом соответствующего социального статуса. В дальнейшем этот «пищевой» символ через систему параллельного обращения стал заменяться другими символами социального статуса, причем такими, которые бы содержали в себе право на получение пищи.

В Древней Греции таким символом был вертел, на котором приготавливался жертвенный кусок мяса. Этот вертел (греческое название обол) использовался в качестве знака, дающего право на участие в обеде-жертвоприношении. В дальнейшем появилась возможность переуступать этот знак, и таким образом он включился в циркуляцию богатств. Жертвенно-сакральный смысл вертела сделал его денежным знаком, кредитным знаком, знаком, дающим право на реальное богатство. Такими же знаками, носившими сакрально-жертвенный характер, были миниатюрные фигурки изображения жертвы, сначала приготавливаемые из теста, где все-таки сохранялся элемент утилитарного использования; но гораздо чаще они изготавливались из глины, затем из бронзы, наконец — из драгоценного металла. Фактически происходил полный отрыв от реального богатства, от реального жертвоприношения. Процесс символизации «платежа» богам и духам санкционировал осуществление платежей между индивидами при помощи этих вещных денежных знаков, которыми часто выступали эти жертвенные предметы. «Мы имеем ряд примеров того, как эти символические приношения, например, знаменитые ольвийские бронзовые рыбки, курсируют, как деньги, и в светской сфере»[172]. В качестве таких вещных денежных форм мы можем назвать и ряд других предметов, участвовавших в ритуалах — священные котлы и треноги, на которых готовилась жертвенная пища.

От вещных денежных знаков один шаг до другого знака — монеты. Монета — это знаковый символ вещного денежного знака. Монеты «заимствуют» не только социальную ценность символов, но и их названия. Например, известно, что обол является очень распространенной старинной денежной единицей Греции, название которой соответствует названию вещного денежного знака (обол-вертел). Сакральное значение и, соответственно, функция сохранялись за монетой — символом (оболом). Монета обол — это право на «кусок» в государственном обеде (финансах). Такой социальный смысл за этой монетой сохранялся длительное время. За посещение народного собрания граждане получали в конце V в. плату в 1 обол, а в первое десятилетие IV она была увеличена до 2-х и 3-х оболов. Присяжные судьи получали в суде марку, по предъявлении которой выдавалось судье вознаграждение: первое время— 1 обол. Древние греки клали в рот покойника обол как плату для Харона, который является загробным проводником душ умерших людей.

Институализация денег это, в первую очередь, институализа-ция их социальной ценности, трансформация ее в представительную стоимость. Представительная стоимость денежных знаков — это превращенная форма социальной ценности денег.

Представительная стоимость денежных знаков — это социальная ценность денег, пропущенная через волю субъекта и закрепленная в его сознании в качестве представления о наличии у них стоимости.

Во многом представительная стоимость денежных знаков опирается на доверие индивидуумов. Индивиды, вступающие в обмен, ориентируются на принятие представительной стоимости денежного знака, величина которой не в последнюю очередь определяется его сакральным содержанием, магическими свойствами, социальным статусом его первого владельца.

Впервые понятие «представительная стоимость» в том смысле, в котором оно употребляется здесь, было введено автором в работе «Финансы. Деньги. Кредит» [173]. Хотя следует отметить, что сам термин «представительная стоимость» встречался и ранее, например, в коллективной монографии ученых экономического факультета ЛГУ. Но они дают определение представительной стоимости не денежного знака, а денежной массы. «Представительная стоимость всей денежной массы, находящейся в обращении, вне зависимости от видов и форм функционирующих денег, определяется по закону, сформулированному Марксом. Согласно этому закону, важна не форма денег (золото, серебро, медь, бумажноденежные знаки), а то количество стоимостей, которое товарный мир должен выделить в качестве денег для обслуживания товарооборота и погашения обязательств. < . . . > Представительная стоимость бумажно-денежной единицы падала в зависимости от избытка их эмиссии»[174].

С нашей точки зрения, данное определение имеет ряд неточностей. Во-первых, подменяются понятия: деньги, денежная масса и бумажно-денежная единица. Во-вторых, и это вытекает из первого, вместо термина «покупательная способность» денежной единицы используется категория «представительная стоимость», что далеко не одно и то же. В-третьих, величина представительной стоимости определяется не только объемом эмиссии денежных знаков. Причем социально-экономические факты свидетельствуют, что такой прямой и однозначной связи между увеличением объема эмиссии и снижением представительной стоимости не существует.

Если дать историко-этнографический обзор процесса формирования представительной стоимости, то у людей формировалось представление, что большинство предметов, выполнявших функции денег, обладали одним, но важным магическим свойством — приносить удачу, увеличивать богатство. М. Мосс в своей работе приводит достаточно интересный этнографический материал, иллюстрирующий данное положение. «Каждая из этих драгоценных вещей [орлиные перья, трости, гребни, браслеты... — Ю. Б.], кроме того, содержит в себе способность к воспроизведению. Она не просто знак и залог; она также знак и богатства, магический и религиозный принцип высокого положения и изобилия. < . . . > Таким образом, вещи смешиваются с духами, их творцами, орудия еды — с пищей»[175].

Поэтому для того, чтобы примитивные денежные знаки обменивались на реальное богатство, т. е. циркулировали внутри общества (между обществами), они должны были иметь сакрально-жертвенный смысл, обладать магическими свойствами и принадлежать элитарной группе. В свою очередь этот постоянно поддерживаемый институт социального обмена, обмена стоимости реальных благ на социальную ценность символических благ создавал у индивида представление, т. е. психологическую уверенность, о наличии у символических благ (денег) такой же стоимости, как у реальных благ. «Все держится друг за друга, перемешивается; вещи обладают личностью, а личности в определенном смысле представляют собой постоянные вещи клана. Титулы, талисманы, медные пластины и духи вождей — это омонимы и синонимы, имеющие одинаковую природу и функцию. Циркуляция имуществ сопровождает циркуляцию мужчин, женщин и детей, пиров, обрядов, церемоний и танцев и даже циркуляция шуток и оскорблений».

Обмен ценностями фактически выступает в качестве обмена представлениями о полезности вещи. Эквивалентность представлений не менее призрачна, чем эквивалентность обмениваемых стоимостей. Допущение эквивалентности обмениваемых представлений о полезности является основной предпосылкой трансформации социальной ценности денег в представительную стоимость денежных знаков. Социальная ценность денег есть причина их обращения, а из самого обращения возникает представительная стоимость денежных знаков. Денежные знаки обладают представительной стоимостью лишь постольку, поскольку сами деньги имеют социальную ценность.

Институализация денег и социализация индивида в конечном итоге приводят к трансформации социальной ценности денег в представительную стоимость денежных знаков и выделению из системы вторичных символов денег-символов и превращению их в денежные знаки. Процесс символизации предмета, явления и др. с целью создания социальной ценности денег дополняется: а) социализацией индивида посредством включения его в социальный оборот и формированием в его сознании представительной стоимости и б) институализацией денег — закреплением за определенными денежными знаками представительной стоимости.

Денежные знаки — это совокупность двух видов стоимостей: реальной и представительной.

Величина реальной стоимости денежного знака определяется факторами объективного порядка — зависит от затрат труда на его создание. Довольно часто первые деньги-символы были представлены предметами, имевшими очень высокую реальную стоимость. Например, это могли быть молоты-топоры, кольца и другие предметы. «Прежде всего, видимо не подлежит сомнению тот факт, что рассматриваемые молоты-топоры, выполненные с таким художественным и техническим совершенством из дорогого цветного камня <... > не имели непосредственно функций боевого оружия. По своему характеру они явно были предметами сакрального уровня, предметами ритуальными, связанными с властными божественными функциями верховного жреца либо царя-жреца, выступавшего в этой роли»[177].

Представительная стоимость определяется причинами субъективно-психологического порядка, а ее величина зависит от степени доверия экономических агентов к эмитенту денежных знаков[178]. Социальная ценность денег есть основа для создания представительной стоимости денег, и изменение первой приводит к изменению второй. Социальная ценность денег создает социальный оборот, а представительная стоимость денежного знака создается из этого оборота. Авторитарное поддержание постоянного обмена реальных благ на денежные знаки создает у индивида представление о наличии у последних стоимости, которую мы и называем представительной. Представительная стоимость денег вырастает из обращения, возрастает с ростом скорости обращения и уничтожается, когда останавливается обращение.

Деньги, которые не обращаются, теряют свою представительную стоимость. Причем этот оборот должен быть не только непрерывным, но и замкнутым. Только при этих условиях социальная стоимость символа трансформируется в представительную стоимость денежного знака, а сама представительная стоимость поддерживается на стабильном уровне. Б. Малиновский и Ф. Бродель — великие историки и собиратели фактов — отмечают наличие этого явления в социальном обороте. Так, по словам Б. Малиновского, на островах Меланезии в качестве денег использовались браслеты, символизирующие женское начало, и ожерелье — мужской символ. Оба эти символа были «охвачены чем-то вроде циркуляционного движения: браслеты постоянно передаются с запада на восток, а ожерелье всегда путешествуют с востока на запад. < . . . > В прин

 

ципе циркуляция этих знаков богатства беспрерывна и неотврати-ма»[179]. Ф. Бродель приводит информацию о кругообороте векселей. Он концентрируется «вокруг трех основных полюсов: Флоренции, Генуи и Барселоны (значение которых в XIV веке общеизвестно), маршруты этих векселей обрисовывают финансовое и коммерческое пространство тогдашних международных обменов: Италия, французское и испанское»[180]. Именно движение внутри этого замкнутого торгового пространства и создавало этим векселям доверие, т. е. основу для создания представительной стоимости, что и способствовало международному признанию этого «финансового и коммерческого пространства».

Причем насколько величина социальной ценности определяется интенсивностью «потребления» символического блага, настолько величина представительной стоимости — интенсивностью и замкнутостью денежного оборота. Подтверждение этому закону находим в работах М. Мосса и Б. Малиновского, которые указывают на два фактора, определяющие «стоимость» вещных денежных знаков. С их точки зрения, величина стоимости весьма не стабильна и увеличивается с возрастанием числа сделок, совершенных этими деньгами и, наоборот, уменьшается с сокращением числа передач. «Верно также, что эти стоимости неустойчивы и лишены свойств, необходимых для эталона, меры. Например, их цена растет и снижается вместе с числом и величиной передач, в которых они были использованы. < . . . > Стоимость медных пластин, украшенных гербами, на северо-западе Америки и циновок на Самоа растет с каждым потлачем, с каждым обменом» [181]. Элитная группа интуитивно осознавала наличие такой зависимости и формировала у нижнего ранга установки, согласно которым эти знаки богатства нельзя было хранить слишком долго, и добивалась тем самым постоянной циркуляции денег[182]. В связи с этим здесь важно отметить, что чем больше в обращении будет символов богатства, тем больше реального богатства включается в социальный оборот. А постоянный и интенсивный обмен реального богатства на денежные знаки создает последним большую представительную стоимость, большее доверие к ним. Отсюда мы приходим к очень важному выводу: чем больше денежных знаков в обращении, тем выше их представительная стоимость.

Из вышесказанного можно вывести ряд закономерностей, определяющих величину представительной стоимости денежных знаков, которая, в конечном счете, определяется величиной социальной ценности денег-символов. Величина представительной стоимости денежных знаков зависит от:

а) социального статуса эмитента,

б) числа оборотов денежных знаков,

в) количества индивидов, пользующихся ими,

г) территории их обращения,

д) количества денежных знаков в обращении.

Причем чем выше будут эти величины, тем больше будет социальная ценность денег и, соответственно, представительная стоимость денежных знаков.