Социальная ценность денег-символов

Деньги как и любое символическое благо обладает социальной ценностью. Деньги — это социально-психологический феномен, социальная ценность которого создается методом внушения. Последнее может осуществляться а) жестами и словами в форме пожеланий, советов, команд, приказаний и б) подражанием.

К сожалению, до сегодняшнего дня ряд исследователей все еще убеждены, что деньги — это экономический феномен, который трансформировался в «политико-психологический феномен». Тем более это странно слышать от профессионального психолога, который пишет: «Проникнув в политику и образовав ее специфические формы, <... > деньги стали не только экономическим, но и политико-психологическим феноменом»[113]. Правда, ниже, ссылаясь на зарубежные источники, автор соглашается, что деньги — это «психологизированное явление» .

Социальная ценность денег — это представление о деньгах как о богатстве, власти и независимости, внедренное в сознание индивидуума методом внушения.

Аналогичную мысль находим у С. Московичи. Он считает, что деньги — это некое совокупное представление «толпы» о том или ином предмете, который обладает «магическими свойствами», «священным характером» [114] . Такие социальные (коллективные) представления создаются у толпы под влиянием внушения, последнее есть следствие манипуляций вождя, который управляет таким способом массами. В представлении людей деньги являются «идеей» богатства или, как красиво заметил Московичи, в «своем интеллектуальном качестве» деньги являются мыслью[115].

К понятиям такого же рода Московичи относит: «систему знаний, верования и символы (религия, наука, философия, язык, магия и т. д.), которые являются результатом слияния и проникновения индивидуальных представлений» [116]. Для французского ученого большинство экономических категорий является символами, создаваемыми при помощи психологических приемов и в первую очередь — внушением. Так, например, величина спроса, стоимости, покупательной способности денежных единиц. . . определяются в основном «представлениями», которые создаются властью. Последняя сама есть «действительность иллюзии и иллюзия действительности» [117].

Подобную позицию можно встретить у профессора В. Ковалева, который, например, разделяет понятия цены и стоимости по признаку наличия или отсутствия «представления». Цена декларируется и ее можно увидеть в прейскурантах. Стоимость, с точки зрения ученого, категория, которая является представлением субъекта о полезности той или иной вещи. Величина стоимости, таким образом, зависит исключительно от субъективно-психологических факторов. Если стоимость, т. е. ценностная оценка блага, будет выше цены, то индивидуум приобретает его, и наоборот.

В последнее время проводятся многочисленные психологические исследования по определению образа денег в сознании индивидуумов. Так, согласно исследованиям О. Дейнека, доллар ассоциируется у населения с понятиями: практичный, прибыльный, выгодный, современный, уверенный, сильный, самостоятельный, передовой, решительный, перспективный[118]. А. Фенько в своем психологическом анализе подчеркивает гендерные различия в отношении к деньгам. Он пишет: «Женщины видят свою экономическую роль скорее в расходовании денег, чем в их заработке, и отказываются воспринимать деньги как инструмент власти и престижа. < . . . > У мужчин конфликтный смысл денег связан с социальным статусом, престижем и самоуважением (основной симптом — демонстрации власти и силы)»[119].

По мнению Белк и Валендорф, женщины думают о деньгах как о способе приобретения вещей, а мужчины — власти. С помощью факторного анализа Яммучи и Темпер выявили пять независимых факторов денежных установок: власть-престиж, откладывание на будущее, недоверие, качество, тревога. Многие опрашиваемые отвечали: «Деньги дают свободу и независимость» и «Деньги — это власть». Британские рабочие склонны считать, что «деньги означают власть». Деньги могут иметь различное эмоциональное значение, чаще всего встречаются случаи, когда психологическим смыслом денег становятся: безопасность, власть, любовь и свобода. Свобода — это наиболее приемлемый и наиболее распространенный смысл, приписываемый деньгам[120].

Деньги — это любая вещь или явление, предмет или действие, которые в сознании индивида ассоциируются с понятиями власть, богатство, свобода.

Деньги — это не реальное богатство, а его отражение; это не власть и сила, а их символ. «Деньги — это как наиболее смелое, так и неизбежное представление» [121]. Деньги можно рассматривать как универсальный символ, который есть сплав всех символических благ, выработанных и накопленных обществом. Деньги — это социально-экономическое выражение сути культурных традиций социума. Существует прямая связь между количеством символов и социальной ценностью денег.

Чем больше созданных и накопленных символов составляют культурную традицию общества, тем выше социальная ценность денег.

Постоянная смена символов в обществе, их переоценка, отказ от предыдущих символов в конечном счете приводит к снижению социальной ценности денег.

Религиозная деятельность не только сакрализовала первичные символы, превратив их во вторичные, трансформировав психические представления в социальные, но и создала представления у индивидуумов о ценностях символов и в первую очередь — о социальной ценности денег. Как пишет А. Ашеров, «статус ценностей в обществе зависит от степени ритуализации социальных действий, то есть от роли, которую играет символическая практика: чем больше ритуализация, тем более значимы ценности и наоборот, чем меньше ритуализация, тем менее они ценны»[122].

Приведем пример создания социальной ценности такой первой формы денег-символа, как бык. Бык, будучи наиболее агрессивным животным, ассоциировался с силой, властью — с понятиями, которые составляют основу социальной ценности денег. Мы находим многочисленные и общеизвестные примеры использования этого животного в качестве денег-символа. Но именно как символа, поскольку широко распространено ошибочное мнение, что бык являлся орудием обмена и использовался в качестве «живых» денег в торговле. Для «первородных» времен рогатый скот являлся очень крупной ценностью, не допускавшей при этом дробления. Между тем повседневный оборот (не такой уж и крупный) нуждался в первую очередь в средних и мелких единицах. Если бык действительно был главным орудием обмена, то обмен мог бы производиться только в немногочисленной среде элитной группы — владельцев больших стад. Для остальных — средних и низших — групп обмен был совершенно недоступен. Да и для знати в этом случае речь могла идти только об очень дорогих и крупных предметах обмена.

В действительности же эти деньги-символы были идеальными, мысленно представляемыми. С их помощью соизмеряли социальную ценность других символических и реальных благ; по основному свойству символов они могли присутствовать только в представлении.

Сама же социальная ценность быка как денег-символа формировалась в процессе жертвоприношения. Знаменитая греческая гекатомба, равнявшаяся 100 быкам, являлась максимальной государственной жертвой. Остальные приношения «частного» порядка должны были быть и были меньше этой величины. Определяя количество жертвенных быков, власть устанавливала «расценку» этим дарам, формируя у индивидуума представлении об их социальной ценности.

Вещная (знаковая) оболочка денег-символа не является определяющей в их сути (социальной ценности). Деньги-символы могут иметь разнообразную форму или не иметь ее вообще.

Социальная ценность денег во многом определяется наличием у них магической, сакральной, таинственной силы, источником которой не в последнюю очередь является статус их первого владельца. Первые деньги, которые могли быть представлены талисманами или медными пластинками, имели имена, свою «собственную индивидуальность». «Каждый значительный слиток [меди] вождей имеет свое имя, свою собственную индивидуальность, свою собственную стоимость в полном смысле слова, магическую и эко-номическую»[123]. А «их стоимость,—писал М. Мосс о первых деньах,— еще субъективна и личностна»[124] и зависит от статуса владельца.

Подобная социально-психологическая установка, формирующая зависимость между социальной ценностью денег и статусом его первого держателя (эмитента), действует и сегодня.

Чем выше социальный статус эмитента, тем значительнее социальная ценность денег.

Так, О. Дейнека отмечает, что «имидж государства как хозяйствующего субъекта в значительной степени отражается на статусе его денежной единицы» [125]. В целом мы разделяем точку зрения автора о наличии связи между «имиджем государства» и покупательной способностью его денежной единицы. Но в корне не согласны с тем, что этот имидж определяется его хозяйственной деятельностью. С нашей точки зрения, социальная ценность денег (покупательная способность денежной единицы) все-таки определяется социальным статусом государства. А представление об экономической мощи страны есть производная от ее социального статуса, и формируется оно — представление — с помощью социальной мощи элитной группы. Такой же точки зрения придерживается и профессор Н. Хованов, который пишет: «Такая зависимость от государственной власти способности денег выполнять свои основные функции имеет место и в настоящее время — как справедливо заметил Роберт Манделл, "твердые валюты суть дети империй и великих держав. Доллар стал величайшей валютой XX в. потому, что Америка стала супердержавой"»[126].

В свою очередь, как было показано выше, социальный статус любой социальной единицы (общества, группы или индивидуума) определяется его агрессивностью. Элита должна обладать способностью «убеждать» людей признать социальную ценность денег, или, как пишет П. Бурьде, «не узнавать произвольность той ценности, которую она им (символам. — Ю. Б.) придает»[127]. Отсюда можно прийти к выводу, что существует прямая связь между агрессией эмитента и величиной социальной ценности выпускаемых им денег.

Чем выше агрессивность эмитента, тем больше социальная ценность выпускаемых им денег.

Величина социальной ценности денег зависит от интенсивности их обращения и потребления, степень увеличения которых не в последнюю очередь связана с расширением территории и увеличением количества обращаемых символов. Элитная группа с помощью психологических манипуляций и определенных действий (например, война) формирует установку на потребление символического блага (денег), навязывая их другим сообществам. По большей части этот процесс связан с «производством» потенциального потребителя. Ему навязываются критерии и способы оценки «продукции», предлагаются определенные механизмы для ее восприятия и принятия. Причем в данном случае имеется в виду любая символическая продукция: произведения искусства, религиозная деятельность, образ проведения досуга, образование и т. д. Для этого используются общества «взаимного восхищения», институт «непризнанного гения» или «одиозного автора», так что на деле обеспечивается несоизмеримость социальной ценности символического блага и собственно потребности в нем[128].

П. Бурдье даже вводит понятие «символическая собственность», с помощью которой элита как управляющая, так и «художественная» создают символические блага, и вводит их в социальный оборот. «Дворянские титулы, как и дипломы об образовании, выступают как реальные формы символической собственности, обеспечивающие общественное признание» [129]. В свою очередь, социальная ценность блага создается с помощью символического капитала, который, по Бурдье, «означает доверие, признание власти тех, кто занял соответствующее положение» [130].

Чем выше интенсивность обращения и потребления денег-символов, тем больше величина их социальной ценности.

Суммируя вышесказанное, перечислим факторы, которые определяют возможность повышения социальной ценности денег-символов:

а) способность элиты сохранять, увеличивать и навязывать
социально-культурные традиции общества, которое она возглавляет;

б) социальное и политическое могущество элитной группы, которое зависит от степени ее агрессивности;

в) рост количества денег-символов (рост денежной массы);

г) увеличение территории обращения и пользователей денег;

д) рост скорости оборота денег и размеров выданных займов и предоставленных кредитов.