Идея социального доминирования в изучении природы и происхождения денег

В итоге ретроспективного анализа теорий денег возникают два принципиальных вопроса. Во-первых, почему, несмотря на то, что объект исследования для всех школ и направлений один — деньги, полученные результаты настолько разнятся? Во-вторых, где находится и что представляет собой «простейшая клеточка» денег, которая есть основание для целостной и внутренне непротиворечивой концепции их появления?

Как представляется, решение этих вопросов предполагает осуществление новых фундаментальных разработок, в ходе которых необходимо уточнение предмета исследования и проведение новых междисциплинарных исследований, осуществляемых с помощью современных философских и методологических знаний.

Анализ предмета исследования существующих теорий денег приводит к выводу — любая из них изучает деньги как знак. Для марксистской теории деньги — это знак стоимости, а для субъективно-психологической школы — это любой предмет, выполняющий функции денег. Ограничиваясь изучением денег как знака, они тем самым сузили область своего исследования исключительно явлениями, т. е. формами денег, не раскрыв содержания денег. Таким образом, можно констатировать, что существующие теории изучают не деньги, а лишь их функциональные формы: вещные денежные знаки, монеты, банкноты, счетные, электронные деньги и т. д. Даже такой глубокий ученый как К. Маркс — и тот ограничивался изучением исключительно форм денег.

На ранних этапах развития теорий денег исследования были посвящены в основном монетам и монетному обращению, затем, примерно с 60-х годов XIX в., внимание ученых сконцентрировалось на банкнотах, но уже в начале XX в. область научного интереса переместилась к бумажным деньгам и далее — коллективным счетным единицам. Сегодняшняя мода — это электронные деньги.

В большинстве работ авторы употребляют термин «деньги», хотя в действительности изучают их формы, т. е. денежные знаки. К. Маркс чувствовал разницу между этими двумя понятиями и в «Капитале» чаще употреблял категории «как деньги», «в качестве денег», «денежные формы», «формы денег» и т. д., и реже — «деньги». Интересно, что уже в середине XIX в. предлагалось разграничить понятия «деньги» и «их функциональные формы». Так, И. Вавилов пишет: «Деньги и монета не одно и то же. Деньги — суть первообраз и меритель ценности, а монета есть только их представитель и средство сравнения» 2.

Использование того или иного термина имеет не столько стилистическое, сколько научно-методологическое значение. На наш взгляд, при разработке теорий денег необходимо говорить о системе из трех категорий: деньги, денежные знаки и денежные единицы. Каждая теория открывала и изучала «свою» форму, которая являлась доминирующей лишь на одной из стадий эволюции денег. Проблемы возникали тогда, когда эта часть абсолютизировалась, и с ее помощью пытались объяснить целое — природу денег.

Таким образом, ответ на первый поставленный вопрос лежит в следующей плоскости — разнообразие существующих трактовок появления денег объясняется исключительно тем фактом, что исследуются деньги как знаки, т. е. их формы. А поскольку последние являются элементами экономических систем, то они каждый раз видоизменялись с переходом экономики на следующую конкретно-историческую стадию своего развития.

С философской точки зрения, каждая научная теория занимает свое место в системе знаний и имеет право на существование.

Стремления объединять эволюционное и государственно-правовое направления являются наивными, а попытки — тщетными и, самое главное, ненужными. К тому же обе эти доктрины, как уже говорилось выше, уже имеют скрепляющее их начало, которое заключается в том, что деньги выводятся ими исключительно из экономических отношений, торгового оборота. И только различная трактовка самого процесса появления форм денег создает впечатление кажущегося разнообразия денежных теорий.

Решение второго вопроса необходимо искать вне «чистой» экономической теории, поскольку ничего принципиально нового о природе и происхождении денег (а не их форм) с ее помощью невозможно открыть. Необходим выход за пределы самого экономического мира, чтобы открыть нечто действительно принципиально отличное от предыдущего знания. Именно вне экономической сферы и должно быть обнаружено исходное звено в объяснении природы денег. Поэтому отправной пункт нашего исследования прямо противоположен позиции сторонников «чистой экономики». Сторонники экономического либерализма исходят из понятия экономического агента, используемого для того, чтобы сделать рынок независимым от какой-либо социальной детерминации. Для нас же никакой экономики не может быть вне сети социальных институтов. Мы полагаем, что деньги являются предварительным условием возникновения и развития экономической системы, а выяснение их сущности выходит за рамки экономической теории.

Понятие «деньги» является более сущностной категорией по сравнению с понятиями «денежные знаки» и «денежные единицы», и для выяснения причин их происхождения и природы мы будем опираться на более сущностные — социальные — отношения. Деньги характеризуются двойственной природой. Они не только и не столько экономическое явление, сколько социальное. Деньги возникают как способ закрепления социальных отношений через формирование определенных экономических отношений.

Эта точка зрения с течением времени все более становится распространенной. Так, в конце XIX в. К. Менгер только ставил вопрос о возможном двойственном характере происхождения денег. Он задавал вопрос: «составляют ли деньги органический элемент мира благ или аномалию народного хозяйства. Основывается ли рыночная ходкость [ликвидность. — Ю. Б.] и меновая ценность денег на тех же (экономических) причинах, как и ценность других благ, или же деньги являются только продуктом условности и авторитарности» 2.

В XX веке ученые уже начали говорить о присутствии социальных «вкраплений» в экономические отношения. Так, С. Н. Булгаков писал: «экономическая необходимость всегда есть в большей или меньшей степени социально-экономическая необходимость». Аналогичное утверждение находим у В. С.Афанасьева: «экономические явления <... > обладают двойственной и притом разнокачественной, разнопорядковой природой. С одной стороны, экономические явления выступают просто как вещи, в своем натурально-вещественном качестве, <... > а с другой — они проявляют себя как феномены социально-экономического порядка, < . . . > подчиняющиеся совсем иным — социально-экономическим — закономерностям». Французские ученые М. Аглиетте, А. Орлеан, К. Бенетти и Ж. Картелье отмечают, что «деньги являются не следствием рынка, а условием его существования». «Мы согласны с Жаном Карте-лье в том, что исторический процесс, который привел к возникновению денег и постепенному формированию современных денежных экономик, относится не только к области экономического дискурса. Действительно, чтобы понять этот процесс, необходимо представить (осмыслить) общественные формы, предшествовавшие товарному обмену, понять как их слабые, так и сильные стороны, т. е. все то, что выходит за рамки экономической теории в строгом смысле» .

В начале XXI в. А. А. Зиновьев дает уже однозначный ответ о природе денег, указывая, что деньги — это идеологический феномен, который «до известной степени культивируют специально, ибо это — средство манипулирования людьми» 3.

Мы со своей стороны утверждаем, что исследование происхождения и природы денег должно опираться на факт первичности социальных отношений по отношению к экономическим. Деньги — продукт социальных отношений, денежные знаки — инструмент экономических, а денежные единицы — результат государственно-правового регулирования последних.

Существуют различные мнения о первичности и вторичности социальных и экономических отношений. В советской философской и экономической школе считалось, что экономические отношения являются первичными, а социальные — вторичными и производными от них. Такая концепция, опирающаяся на марксистский постулат об определяющей роли бытия по отношению к сознанию (экономический материализм), получила название «экономизм»—в противоположность гегелевскому идеализму или миллевскому психологизму.

Сторонники экономизма постулировали, что уровень развития производительных сил определяет производственные отношения, а в соотношении производства и потребления предпочтение отдавала первому. Форма распределения зависела от формы собственности на средства производства. При этом социальное неравенство рассматривалось как проявление и одновременно как порождение неравенства экономического, имущественного. Общим местом в данном подходе был тезис о том, что низкий уровень развития производительности труда первобытного человека делал социальные отношения уравнительными.

Наиболее яркий пример «экономизма» — работы К. Маркса, которому надо было выработать основную идею «о естественноисторическом процессе развития общественно-экономических формаций»3. Краеугольным камнем марксистской теории развития общества и денег является положение о примате экономических отношений. «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный и духовный процесс, процессы жизни вообще» 3.

Концепция экономического материализма была особенно востребована в России — как дореволюционной, так и советской. Многие ученые осуществляли свои исследования, находясь в ее границах. Например, Н. Д. Кондратьев, разрабатывая теорию больших циклов конъюнктуры, опирался на принципы экономического детерминизма. С его точки зрения, подготовка новых квалифицированных кадров, научно-технические изобретения воплощаются в жизнь только при наличии адекватных экономических условий, а «войны и социальные потрясения включаются в процесс капиталистического развития и оказываются не исходными силами этого развития, а его функцией и формой»3.

Вопрос о происхождении денег в рамках данного подхода решался, соответственно, с позиций экономического материализма. Цепочка рассуждений его сторонников может быть представлена следующим образом: экономические отношения — разделение труда — потребности — экономический оборот — деньги.

Другой подход говорит о ведущей роли социальных отношений, которые являются базисными, определяющими поведение и развитие иных — и в первую очередь экономических — отношений. Концепции, утверждающие примат социальных отношений над экономическими, насчитывают не одну сотню лет. Они то доминировали в научной среде, то уступали свои позиции. Наиболее ясно заявили о главенстве социальных отношений социалисты-утописты в конце XVIII в. Так, К. Сен-Симон считал, что собственность есть не экономическое, а исключительно социальное явление3.

В дальнейшем представители и других научных школ развивали идею о первичности социальных отношений. Эта точка зрения снова стала господствующей в научной среде в начале XX в., когда «экономизм» начал сдавать свои позиции.

Так, Н. Кареев отмечал, что именно «социальные формы» определяют благополучие или неблагополучие личности. «Духовное развитие [вызывает] < . . . > нарастание новых требований, которые личность предъявляет [к] жизни вообще и в частности социальным формам, определяющим ее материальное благополучие и неблагополучие. <...> Удовлетворение материальных потребностей человека в каждом отдельном обществе зависит < . . . > и от особенностей общественного строя». П. Струве первичность социальных отношений доказывал следующим образом: «Если бы людям не нужно было вовсе хозяйствовать, между ними все-таки существовали бы какие-то отношения < . . . > Все междучеловеческие отношения суть отношения общения, суть отношения социальные» 41 .

Бельгийский ученый Г. де-Грееф считал, что экономические, политические, правовые и иные отношения являются разновидностями социальных отношений. Итальянский социолог В. Парето рассматривает экономику как подсистему социальной системы. Американский антрополог М. Салинз, говоря о соотношении социальных и экономических институтов, отмечает, что состояние первых определяет состояние последних.

Некоторые советские ученые 30-х г. XX в. заявляли даже о доминирующем влиянии социальных условий над биологическими факторами при формировании этнических особенностей и антропологических типов людей.

Об определяющей роли социальных отношений пишет теоретик науки В. Турчин. Он особо подчеркивает, что при исследовании механизма развития культуры необходимо в первую очередь учесть социальную структуру общества, а затем уже влияние природных условий, исторических случайностей и прочих факто-ров4. Исследования современных антропологов находят этой мысли фактическое подтверждение. Так, палеоантрополог О. Артемова пишет, что социальное неравенство было первично по отношению к экономическому, поскольку определялось факторами социально-психологического порядка. «Перед нами специфически первобытная форма социального неравенства. Для ее развития не нужно было никаких материальных накоплений. Технологическая основа первобытной культуры была для нее вполне достаточной, и корни ее лежали, по всей очевидности, в сфере социально-психологического, а не экономического характера» .

Социальный антрополог М. Мосс идет дальше и говорит даже не о первичности социальных отношений, а об их целостности, полагая, что социальные отношения есть совокупность всех отношений вообще: религиозных, юридических, этических, экономических и т. д. 48 Американский социальный антрополог Франц Боас разделяет точку зрения своего французского коллеги, утверждая, что экономика является «частью культурной [социальной — Ю. Б.] жизни4. Лауреат Нобелевской премии (1988) французский экономист М. Алле также считает, что «экономика часть социального цело-го».

Мы присоединяемся к этой точке зрения, считая социальные отношения целостными, т. е. включающими в себя все иные, в том числе и экономические, поскольку люди социальны по самой своей природе.

Правда, следует отметить, что концепция целостности социальных отношений наиболее четко была сформулирована еще Ш. Монтескье. Согласно его теории, все черты общественной жизни образуют единое целое. Он пытался показать, что законы общества связаны с политическим устройством, экономической жизнью, религией, климатом, численностью населения, манерами, обычаями и тем, что он называл «общим духом».

Такой же позиции придерживается и ряд российских ученых. Например, В. Бранский и С. Пожарский пишут: «социальный идеал включает в себя экономический, политический, этический, эстетический и мировоззренческий аспекты», а его достижение есть «полная гармония всех указанных сторон социального идеала» 51 . Социолог Т. Заславская отмечает, что «социальный престиж» есть концентрированное выражение совокупности политического, экономического и социокультурного потенциала. С. Московичи говорил о детерминации социального и психического, причем последнее лежало в основании первого.

Нельзя не отметить и другие точки зрения. Например, одной из них, назовем ее нигилистической, придерживался известный историк экономики Ф. Бродель, который вообще считал неважным определение взаимозависимости между экономикой и социальной системой.

Такой нигилизм, в частности, отражается в авторской концепции развития общества, в которой Бродель не совсем последователен в вопросе соотношения социального и экономического. Так, например, в ряде случаев он опирается на принцип доминирования экономического над социальным и пишет, что наличие золотого обращения в экономике придает ей статус «центра» 5. В другом месте Бродель опирается на постулат доминирования социальных отношений над экономическими и, давая характеристику денежному обращению, указывает, что его иерархическая структура (золото, серебро, медь) определяется рангом индивидуума, страты или социальной системы и т. д. 5. В других местах мы опять находим «скатывание» к экономическому детерминизму. В частности, автор пишет, что «стабильной монета бывает лишь благодаря крепкой экономике», но и это положение впоследствии неоднократно дезавуируется констатацией факта об активной роли денежного знака и о его влиянии на экономику и политику 5.

Такая нечеткая позиция объясняется исключительно тем, что Бродель не ставил перед собой цель исследовать природу и происхождение денег. Но, будучи прекрасным знатоком общества и экономики, педантичным ученым-историком, он чувствовал это неоспоримое влияние социума на экономику.

С середины 1950-х годов в мировом научном сообществе стала укрепляться идея, о том, что анализ денег выходит далеко за рамки собственно экономики, а трудность придания им теоретического статуса лежит в самом основании политической экономии — в понимании экономического субъекта. Как пишут французские экономисты А. Орлеан и М. Аглитте: «Деньги — не только и даже не столько экономическое благо. Они в определенном смысле отражают общество в целом. Поэтому можно говорить, что их законность основана на суверенитете. Но очень часто комментаторы и граждане видят в деньгах только звонкую монету и банкноты, пригодные для операций купли-продажи. Они не понимают, что за этой благопристойной внешностью скрываются силы, способные перемолоть и индивидов, и нации» .

Несмотря на наличие различных точек зрения, к концу XX века идея целостности социальных отношений стала столь распространенной, что в обществоведении сложилось новое направление, получившее название неоэволюционизм. Ее сторонников объединяет стремление вписать происходящие экономические, политические и духовные изменения в общую логику социальной эволюции.

Как нам представляется, подход, постулирующий первичность социальных отношений предпочтителен и его следует использовать в определении происхождения и природы денег.

В данной работе цепочка взаимосвязей представлена следующим образом: развитие потребностей — социальные отношения — социальное разделение труда — деньги-символ — социальный оборот — социализация индивидов и институализация денег — денежные знаки — экономические отношения — экономическое разделение труда — экономический оборот — денежные единицы — легитимация денежных единиц — правовые отношения.